Битва богов - Страница 48


К оглавлению

48

— Это был корабль Кси-Су, — остановив вездеход, показывает Эанна. — Когда мы уходили вдоль реки, на нас напоролась машина из штаба сектора. Пришлось, конечно… — Он хлопает по кобуре. — У водителя нашли пакет с секретным предписанием командующему всем постам: сворачиваться, сидеть в подвалах… Дата катастрофы указана точно. Нас уже к этому времени три раза бомбили, из всего рода уцелело человек двадцать. Я поручил резать тростник и строить корабль, так, как они делают свои плетеные лодки, только большой… Кси-Су руководил работами. Бомбежек больше не было, — понятно, почему. Погрузили всех, вместе с быками, козами, с зерном и прочим, и — на воду… — Он тронул машину с места. — Когда налетел вал, повыше этого холма, наша плетенка выдержала. Моталась долго, мы морской болезнью переболели. Потом смотрим — холмы показываются, вода мелеет…

Выше от берега вездеход резво покатился каменистой степью, и врач неожиданно спросил, есть ли на барже зубная паста или хотя бы порошок? «А то мылом зубы чищу, да и мыла того уже осталось полтора бруска…»


…Дворец Эанны. Да, самый настоящий дворец! Врачу повезло: потоп не пощадил никого в штабе сектора, лопасти затянутых илом «стрекоз» торчали грозно и беспомощно. Теперь вокруг кирпичного двухэтажного дома — фруктовый сад и квадратная утоптанная площадка, глиняная стена, капитальные ворота с медными шляпками гвоздей. На холмах вокруг вырыты норы — это жилища родов, собравшихся после потопа под руку доброго бога Эанны. Отдельно, в раме прудов и колосящихся полей, низкий барак, крытый тростником. Там живут царь Кси-Су, его жена — верховная жрица Уму и их большеглазый отпрыск, некогда спасенный Эанной от змеиного яда. У царя есть двор и войско.

Однажды Вирайя увидел, как по дороге четверо воинов гнали медными жалами связанного, зло огрызавшегося человека. Тощая собака бежала, обнюхивая следы.

— Это вор, — сказал Эанна. Сидя рядом с архитектором на балконе, он потягивал молоко из кружки. За отсутствием льда, молоко охлаждали в колодце. — Он уводил и поедал царских коз, теперь ему отрубят голову.

Воины свернули на широкую тропу в полях. Встречные водоносы, с кувшинами, подвешенными к шесту через плечо, возбужденно залопотали, сторонясь. Один из них плюнул на связанного.

Затылку Вирайи стало холодно. Он обернулся. В дверном проеме стояла Дана с кувшином в руках — она ходила за водой для срезанных цветов.


…Влекомый бессознательной тревогой, Вирайя догнал Дану ночью по дороге к заливу. Одетая в мешковатые брюки и непомерно широкую куртку с множеством карманов, — подарки Эанны — женщина быстро шла, повесив на плечо брезентовую сумку. Под неестественно крупными и чистыми звездами, рыдая, перекликались гиены. Морская свежесть охлаждала пустыню.

— Я хочу жить одна, — сказала Дана, не вырываясь из рук Вирайи, но и не трогаясь в обратном направлении. — Много ли мне надо? Буду ловить рыбу, заведу козу…

— Но почему, почему ты так решила?

— Я становлюсь плохой. Плохой! — упрямо повторила она. — Мой отец был Избранным, его казнили за то, что он имел ребенка с «коротконосой»… моей матерью… и ее тоже… Наверное, это от отца. Мне начинает нравиться, когда мне кланяются… подают еду… стелят постель. Скоро мне захочется наказать кого-нибудь… убить… а ведь я такая же, как эти люди, и убитый будет чьим-нибудь сыном!

— Не оставляй нас, — нежно шепнул ей на ухо Вирайя. И добавил неожиданно для себя: — Может быть, скоро мы уйдем. Вместе.

Главный разговор состоялся много позднее, в бывшем кабинете командующего сектором. Эанна собрал сюда все уцелевшие книги, хорошую старую мебель; полированный, крытый замшею стол о восьми ящиках, трюмо с инкрустированным подзеркальником, широченный диван с зеркалом в деревянной спинке и невинно-лазоревыми валиками. К тому времени произошли важные события: Аштор, смерти которой ожидали со дня на день, начала потихоньку поправляться.

Появились даже новые волосы, редкие, как младенческий пушок. Не проходили только безволие и вялость. Все так же механически ела она из рук Даны; гуляла, едва переставляя ноги и опираясь на чье-нибудь плечо, вокруг дворца; почти не разговаривала. Зато бедняга пилот стал жаловаться на боли в груди, слег и угас за время, меньшее, чем требуется богу-разрушителю на превращение из тоненького серпа в серебряное блюдо. Эанна знал, чем болен Вестник, — ужасная опухоль в легком, — но не смог помочь. Его аптека была убогой и состояла в основном из местных трав…

Говорили глубокой ночью, выколачивая пепел трубок на бронзовую пепельницу в виде виноградного листа — память о невозвратных временах. Чадящим, рыжим, пахучим светом пятнала комнату масляная лампада. Аккумуляторы предназначались только для вездехода, — хозяин невесело шутил: «Когда будет на исходе последний аккумулятор, зажжем все лампы в доме, попрощаемся с электричеством».

— Ты себе представляешь, что это такое — новое плавание?

— Представляю, — кивнул Вирайя. Мгновенной вереницею пронеслось перед ним пережитое в море: палящие полудни и скупые горячие капли из опреснителя, неожиданно хлесткий, как пощечина великана, удар штормового гребня, отчаянный скрип и пляска баржи в котле ночных бурь и те невообразимо жуткие минуты, когда кажется, что двигатель захлебнулся… Собравшись с духом, он сказал как можно беспечнее:

— Конечно, представляю.

— Ну, и куда же ты поплывешь, сумасшедший человек?

— Вот этого не знаю… Но здесь мне тяжело и страшно. Мы опять стали Избранными; нашим именем правят, присваивают себе стада и поля, рубят головы непокорным. Извини меня, — я не могу сидеть здесь до самой смерти, считать оставшиеся спички и куски мыла и принимать дань от племен…

48