Битва богов - Страница 50

К оглавлению

50

— А может быть, лучше все-таки действовать терпением и лаской?

Эанна безнадежно махнул рукой.

— Так мы с тобой могли бы спорить всю жизнь.

— Сто жизней подряд будут спорить об этом наши потомки…

— Пожалуй. И потому, вернемся к простым житейским вопросам… — Прямо глянув в глаза Вирайи, врач испытующе прищурился. — Ты, проповедник кротости и милосердия! Не считаешь ли ты безнравственным брать в свои скитания Аштор? Она не обладает ни твоей волей, ни твоими устоявшимися взглядами. Мне кажется, просто жестоко…

— Успокойся, — мягко прервал его архитектор. — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Да, я люблю ее и знаю, что она платит мне тем же, но… не воспользуюсь ее любовью. Моя теперешняя дорога слишком трудна. Может быть, тебе удастся полностью вылечить ее, вернуть былую красоту… — Эанна потупился; мелькнула в лице его смущенная, вороватая радость. Вирайя растроганно вздохнул. Не было ни злости, ни ревности. Как хорошо, что, невзирая на самые кошмарные испытания, живет сердце человеческое!

— Ты знаешь, вот ей как раз понравится быть богиней! — вдруг нашел в происходящем веселую сторону Вирайя. — Аштор будет настоящей богиней любви. По всем правилам…

Согласно кивнув, Эанна выколотил угли из трубки. Не сразу погасли они на бронзовом листе. Как завороженные, друзья следили за ползавшими в пепле искрами. Вот угасла и последняя…


…Скрипит старушка баржа, отползает все дальше от причала. Уже не крикнешь, не попрощаешься с Эанной. На новой рее — грязно-серая колбаса, перетянутая веревками. Это парус, сделанный из чехла транспортера — на случай, если откажет ветеран-движок или окончится где-нибудь посреди океана скупо отмеряемое топливо.

Он не нашел в себе мужества попрощаться с Аштор. Вечером посидел рядом с ее постелью, держа изможденную пятнистую руку и болтая о разных пустяках. Она не отвечала, не улыбалась, и тусклым был свет хризолитовых глаз. Смерть при жизни… Печать Сестры Смерти… Пройдет ли это когда-нибудь? Вирайя поцеловал ее в сухой лоб и вышел, сдерживая рыдание.

Позже он попросил Эанну дать больной сильное снотворное. Чтобы проспала не менее суток и проснулась, когда баржа будет уже далеко от берега.

Позади — тайные муки, попытки оправдать собственную слабость: искал предлога остаться, да так, чтобы не испытывать стыда… Не нашел предлога, но и муки не прекратились. Страшен океан, сомнительно будущее: не суждено ли плывущим задохнуться под грузом равнодушных вод, не ждут ли их бесплодные скалы материков, изуродованных катастрофой, или отравленные стрелы с берега?

Решимость оказалась сильнее страхов и сомнений.

Он лишил себя отдыха, курил бодрящий наркотик и бешено торопил с погрузкой. Зерно, сыр, мед, вяленое мясо, живые козы, семена для посева, саженцы деревьев, инструменты. Бумага, карандаши, краски — чтобы рисовать и наглядно показывать изучаемое взрослым детям, любознательным дикарям. Если таковые найдутся, он сможет двинуть у них строительное дело сразу на тысячу лет. Один принцип колонны чего стоит! А, скажем, арка? А расчет купольного свода?.. Кстати, немало полезного найдется в зеленом альбоме, в чертежах города-лотоca — не сейчас, так через тысячи лет. Людям жить вечно…

— Не забывай мою волну, — шумно сопя в ухо, сказал на пристани Эанна — и прижал Вирайю так крепко, что у того перехватило дыхание…

— Пока жив, буду тебя слушать!

— Пока у меня есть батареи, — грустно поправил врач.


…Вирайя стоит на носу баржи, расставив ноги для упора — высокий, худой, как мачта, в обрывках черной орденской рубахи. Ветер ерошит каштановые волосы, ставит дыбом светлую, мягкую бородку; близко сидящие светло-серые глаза на худом, крупно вылепленном лице прищурены от встречного ветра.

Баржа приближается к устью реки. Уже видна за серыми водами дельты радостная, пронзительно-синяя полоса моря.

За рулем — Дана, огненный факел на фоне шальной синевы. По обыкновению, коротко опущены густые ресницы, но быстрый боковой взгляд лукав и загадочен, как грядущее.

Шумит пена. Пронзительны крики чаек…

КНИГА ІІ
Хроника тысячелетней войны

Придет время, когда не будет ни рабов, ни господ и когда Христос, олицетворение любви, и Сатана, олицетворение гордыни, будут называться: Сила и Мудрость.

Шарль де Костер.

Пролог
Германия, 1945 год

Кто видит в национал-социализме только политическое движение, тот ничего в нем не смыслит. Это даже больше, чем религия…

Адольф Гитлер

Поздно светает в феврале; а в то утро еще и сырым, гнилым туманом затянуло леса под Падерборном. Деревенский бауэр, на телеге вывезший жену рожать в ближайшее местечко, был остановлен у дороги хмурым, нахохленным мотоциклистом в каске-горшке и кожаном пальто коробом. Не помогли ни мольбы, ни крутая мужицкая брань: эсэсман молчал, держа руки на автомате, и все время поглядывал туда, где у въезда на шоссе маячил еще один солдат.

Вот уже с неделю дороги вокруг спецаэродрома перекрывались ежедневно; каждое утро садился самолет, а то и два, — постовые СС просто осатанели. Но сегодня творилось что-то особенное. Солдаты вели себя, точно загипнотизированные, — а вдоль двухкилометрового шоссе вдобавок рассыпалась стрелковая часть, держа под прицелом каждый кустик в лесу.

В 5.30 ветер от винтов хлестнул по лицам ожидавших у посадочной полосы, стал трепать полы кожанок, но офицеры во главе с комендантом замка стояли твердо, не опуская рук, выброшенных в приветствии. Черный «Юнкерс-52» с огромной свастикой на хвосте, со всех сторон озаренный прожекторами, утробно рыча, описывал круг по мокрому бетону. Покашляв, умолкли моторы; неторопливо открыв дверь из ярко озаренного салона, двое верзил-«мертвоголовых» стали спускать лесенку. Офицеры окостенели, вытягиваясь; водители ждавших машин разом включили зажигание.

50