Может быть то, что зовется моралью, духовными устоями, лишь мешает Высшим превратить человека в свой послушный инструмент, и как раз такой хлипкий, разболтанный психофизический механизм есть самый чуткий проводник Их энергии?..
Прислушиваюсь. Хозяин рассказывает что-то о картах, выложенных перед ним. Это специальные гадательные, они достались ему необычным путем: «в магазинах таких не купишь». Даже подвернутая нога была ими предсказана.
— А хочешь, попробую раскинуть на тебя? Узнаем твое будущее…
До сих пор я не обращал внимания на карты Старика, теперь всмотрелся. Очень плотные, словно из полированного дерева, крытые коричневым лаком; фигуры азиатски вычурны, тронуты золотом и киноварью. Да это и не привычные короли или валеты, а нечто совсем другое: старец в длинных одеждах, величавый лев, дверь храма…
Точными движениями фокусника Старик разбросал комбинацию, перевернул, собрал, дал мне снять, и снова разложил…
— Видишь, какая интересная штука получается? Вот эта развилка дорог обозначает испытание. Но далее ждет тебя сфинкс — удача. И, наконец, крокодил, знаменующий награду.
Неожиданно я понял, к чему ведет Старик. В трубке у меня захлюпало; мертвея, машинально выколотил я угли в медное блюдо на треноге. Сказать, что я был ошеломлен, раздавлен — значит, ничего не сказать. Я словно со страшной скоростью провалился куда-то под гнетом смертной тоски.
— Угадал, Бруно, все угадал, братец! — довольно сказал хозяин, похлопывая меня по колену. — Гордись и готовься внутренне…
И добавил, печально вздохнув:
— Нет больше Винклера, Бруно. Убили Винклера.
— Как нет?! Кто убил?! Неделю назад было радио из Герата, я сам расшифровал…
— Иранский пограничник. Говорят, проводник был на службе у англосаксов и нарочно вывел его на пулю.
Мы молчали. Старик упрятал карты в ящик стола, стал заряжать трубку свежим табаком.
— Впрочем, Бруно, это дело добровольное. Никто тебя не осудит, если…
Я потупился, стараясь держать мысли поглубже. Вступали в действие правила иной, не карточной игры, наиболее рискованной из всех, что мог вести адепт Ордена. Тысячемильный путь в чужом обличье, через воюющие страны, по глухим дебрям и ледяным высям к цели, таящей стократ больше угрозы, чем вся дорога… Но игру эту можно было блистательно выиграть, шансы оставались немалые. Зато в случае отказа… Да что отказа! Несколько секунд промедления — и Старик может заявить, что он шутил, и испытывал меня: что уже подготовлен новый связной вместо Винклера. И все. Потом я смогу хоть до завтра каяться, молить хозяина поверить мне, — даром! Как бы ни любил меня Старик, как бы ни жалел он о сокровенных знаниях, вложенных в меня — машина заработает. Где-нибудь в переулке мой «опель» получит удар от мебельного фургона, или даже во время очередных стрельб в нашем тире сосед случайно продырявит мне череп, или… Да мало ли есть способов убрать посвященного, который усомнился…
Будто сигналы точного времени отзвучали во мне, и я спросил, вставая:
— Когда и где я смогу получит маршрут и задание?
— Пошли, — с облегчением вздохнул Старик и оперся ладонями на стол, медленно поднимал одеревенелый крестец. Он был искренне рад, что мною не пришлось пожертвовать. Кроме того — кто знает, сколько времени довелось бы искать другого подобного исполнителя! Специально тренированного, постигнувшего высокую степень йоги, знающего языки… Орден не может похвастаться более чем тремя-четырьмя такими адептами, как я или Винклер. А Винклера уже нет…
Только сейчас, отвлекшись от разговора, своим изощренным чутьем уловил я, как пульсирует кругом воздух. За стеною работала установка, пронизывавшая дом Старика выбросами магнитных волн. Нас не могли подслушивать через телефонные аппараты; ни один микрофон, спрятанный в комнатах, не передал бы ничего, кроме бессмысленного треска…
По узкой ковровой лестнице спустились мы в маленькую комнату, где я не бывал раньше. Как нечто мутное, почти не выделяя деталей, воспринял я красно-синюю гамму тибетских ковров, мягкий свет подвесного ажурного фонаря, блики на полированной меди будд и боддхисатв… Все внимание мое сосредоточилось на черно-лаковом, с перламутровыми вставками, ларце. Из этого ларца бережно достал Старик и протянул мне на ладони круглый шлифованный камешек. Внутри него, словно в темном стекле, стояла зеленоватая огненная точка. Хозяин легко дотронулся до камня, и точка начала расти, наливаться яркостью…
Особая подлость была в том, что мост оборвался не сразу. Я уже довел мула чуть ли не до середины бамбукового пляшущего ксилофона, когда оба каната лопнули.
Орденская выучка позволила мне ускорить внутренний темп. Гибкая лестница уплывала назад и вниз, точно в замедленной кинопроекции. Когда падение лишь начиналось, успел я плюхнуться навзничь и крепко схватить канаты. Затем сумасшедшим рывком извернулся вместе с лестницей и вытянул ноги вперед, чтобы хоть немного смягчить удар.
И удар пришел, хотя растянутый во времени, но машинно неумолимый. Мои подошвы вдвигало, впрессовывало в обрыв каньона; боль текла от ступней к коленям, словно ломались кости…
Выдержать! Улучив момент, рвануться назад. И-и раз! Я запрокидываюсь, перенося тяжесть на верхнюю часть тела… Опять несет к скале. А ну, как сомнет меня сейчас, раздавит грудную клетку, словно пустой бочонок? Нет, слава Высшим! Прижало плотно, но терпимо; и вот я уже качаюсь маятником над кипящей в провале свирепой рекою.