А все же, как они разнюхали?! Чтобы понять, надо начинать не с Берлина и не с Лондона. На землях Индии и сопредельных стран, где от века блюдет свои интересы британская корона, прекрасно обученные агенты «Секрет сервис», бесспорно, проникали и в среду духовенства. Входили в доверие к браминам и ламам, получали немалые степени посвящения… Зная муравьиное бесстрашие агентов, оттточенность их ума, можно не сомневаться: двойному «S» давно знакомы гималайские допотопные сверхубежища!..
— А вы-то на что надеетесь, Хильдемайстер, — можно узнать?
Я задумался, и внезапный вопрос пленника огорошил меня. Подвешенный, обязанный магическими путами, Баллард говорил со мною, будто сам вел допрос:
— Ладно, прикончите меня, перебьете еще уйму союзников… а дальше что? Неужели вы верите в чертовщину, образованный человек, сын учителя? В то, что они какой-нибудь своей йогой помогут вашему Адди выиграть в Европе?..
Настал мой черед молчать, обдумывая ответ. Спроста ли, от нехитрой своей протестантской души брякнул это Питер? Или не так он прост и, говоря о неспособности Меру влиять на ход войны, подразумевает некое встречное воздействие? Неужели, неужели за двумя «S» стоят… Но уж об этом, хочет того или не хочет Агарти, должен знать германский Орден!
Как можно суровее, собрав всю силу убеждения, я сказал:
— Прошу вас, Баллард, — ради вас самого прошу быть со мною предельно откровенным. Если вы не исполните мою просьбу, к вам будут применены другие меры дознания. В моей власти освободить вас или замучить до смерти… Итак, отвечайте прямо и не задумываясь: вам… (голос мой невольно дрогнул) вам известно что-нибудь о связях вашей службы с… Перевалом Майтрейи?
— Нет, — без запинки ответил Питер. — Вот уж о чем не слыхал никогда в жизни… Что это за перевал такой?
Я не усомнился в искренности его слов… Хотелось продлить нашу беседу и вместе с нею жизнь Питера, но что-то уже происходило вокруг нас, перемешивание света и теней, дрожь воздуха, колеблемого мощными басовыми струнами.
Вдруг рядом со мною оказался синеглазый бородач, сосредоточенный, словно хирург перед операцией. И вот я уже стою на ногах, а комната-склеп бредово меняется, делается шире — стены отступают, они теперь полупрозрачные, блестящие подобно слюде! Я теряю вес; как в первый день, я взмываю в воздух, и равнодушно-деловитые черные «медсестры», нажав мне на плечи и на колени, заставляют принять позу парящего на спине… Дикий ужас окатывает меня, чувство собственного насекомого ничтожества, — но рука синеглазого на моем плече, она дружески ласкова.
Низкий потолок подобен тусклому зеркалу: я вижу в нем себя и на расстоянии вытянутой руки справа — уложенного вверх лицом Балларда. Но я свободен, а он явно спеленат все теми же невидимыми узами: ступни сведены вместе, ладони придавлены к бедрам. Вздрагивают ресницы широко раскрытых глаз; у Питера смешные рыжие ресницы — таких немало в моей Саксонии…
В тишине начинает звучать высокая пронзительная нота. Сперва подобная звону в собственных ушах, она все громче, нестерпимее… Стоя у ног Балларда, синеглазый протягивает руки к его лицу. Нижняя губа Избранного прикушена, на лбу бисеринки пота. Я понимаю, что происходит, я слышал о таком; но я вовсе не хочу, чтобы это проделали с Питером, даже для моей пользы!..
Меня не спрашивали. Попытавшись что-то сказать, я убедился, что язык не повинуется мне и гортань омертвела. Синеглазый сверхйог — сиддха — продолжал свое дело, пошатываясь от натуги. И вот я увидел, как от переносицы Балларда потянулся к пальцам мага фосфорический, быстро удлинявшийся отросток… Из «грубого» тела разведчика, «стхула деха», утекала прана — субстанция жизни. О да, ее должны были передать мне, сообщив тем самым неслыханное здоровье и долголетие, — почему же я так внутренне сопротивлялся?..
Бело сияющий вырост, натянувшись, оторвался от головы Питера и толстым червем поплыл прямо в руки синеглазого… Даже если англосакс выживет, будет он глух и нем; его тренированный мозг станет слизью, вялым несмышленым куском мяса дотлеет свои дни капитан Баллард…
Что такое? Будто уловив чей-то оклик, маг вскинул голову… явно прислушался… и — бессильно уронил руки, поник взмокшим челом. Световой шнур, предоставленный сам себе, начал втягиваться обратно; бескровные щеки разведчика зарозовели, он порывисто вздохнул… Кто-то пощадил Балларда. Кто-то из имеющих здесь верховную власть. Неужели его тронул мой молчаливый крик?..
Сразу сделавшись усталым и подавленным, синеглазый без слова и жеста вышел прочь. За ним сомкнулись морозно-слюдяные двери. Строгие, смотревшие сквозь нас богини помогли встать мне и Питеру. Лишь одним коротким взглядом обменялись мы, прежде чем Вестники с жезлами развели нас по разным коридорам…
Оказавшись у себя и плюхнувшись на диван, — голова шла кругом от пережитого, — я скоро услышал уже ставший привычным щебет вызова. Нехотя подойдя к аппарату, провел над ним ладонью.
— Бруно, наконец-то! Где ты был, зачем тебя вызывали?
Голос Илы… Я молчал, почему-то вспоминая черных «медсестер» и то, как они укладывали меня в воздушное ложе.
— Бруно, почему ты не отвечаешь? Что с тобой?!
Я молчал.
Вы слышали о графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много чудесного. Вы знаете, что он выдавал себя за вечного жида, за изобретателя жизненного элексира, и философского камня, и прочая.
А. С… Пушкин